smirnitsky-syntax.pdf

БИБЛИОТЕКА ФИЛОЛОГА Проф. А. И. СМИРНИЦКИЙ СИНТАКСИС АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА Подготовил к печати и отредактировал кандидат филологических наук В. В. П А С С Е К ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛИТЕРАТУРЫ НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ М о с к в а 1957 ПРЕДИСЛОВИЕ Данная книга была написана учениками проф. А. И. Смирницкого после его...

БИБЛИОТЕКА ФИЛОЛОГА Проф. А. И. СМИРНИЦКИЙ СИНТАКСИС АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА Подготовил к печати и отредактировал кандидат филологических наук В. В. П А С С Е К ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛИТЕРАТУРЫ НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ М о с к в а 1957 ПРЕДИСЛОВИЕ Данная книга была написана учениками проф. А. И. Смирницкого после его смерти. (1954 г.). В основу книги был положен теорети ческий курс современного английского языка, читанный А. И. Смирницким в течение одиннадцати лет в МГУ и в 1-ом МГПИИЯ. Кроме того, составители использовали рукописные материалы, наброски и отдельные замечания автора, предоставленные им О. С. Ахмановой. Таким образом, предлагаемая книга содержит изложение только таких положений A. И. Смирницкого, которые еще нигде не были опубликованы ни целиком, ни частично. В отношении самого построения книги необходимо обратить внимание на следующее. Поскольку «Синтаксис английского языка» выходит в свет раньше «Морфологии английского языка», представлялось целесообразным включить в книгу теоретическое введение, относящееся ко всему курсу грамматики (не только к синтаксису, но и морфологии). Этот раздел максимально точно воспроизводит рукописные материалы автора с сохранением примеров из области русского языка. Далее нужно отметить, что помещение проблемы порядка слов в часть, посвященную теории словосочетания, вовсе не означает, что порядок слов не имеет отношения к предложению как таковому. Чтобы подчеркнуть это, составители сочли целесообразным, помимо общего раздела о порядке слов, включить в теорию предложения специальные разделы, посвященные вопросу о месте второстепенных членов предложения. Материалы были собраны и обработаны для настоящего издания B. В. Пассеком, С. А. Григорьевой, Г. Б. Микаэлян, Т. II. Сергеевой, А. К. Старковой, Е. И. Таль, Е. С. Турковой. Реальную помощь коллективу составителей оказала О. С. Ахманова. Составители ЧАСТЬ I СОДЕРЖАНИЕ И ЗАДАЧИ ГРАММАТИКИ Глава I ЯЗЫК И РЕЧЬ § 1. Деление науки соответственно предмету исследования должно отражать наиболее существенные различия в составе и строении самого предмета данной науки. Иначе говоря, разграничение каких-либо разделов науки по тому, что в них изучается, и соответствующее объединение более специальных, более частных подразделений в более общие крупные разделы должны быть не условными, а основанными на объективном соотношении между частями и сторонами данного предмета в целом. Это относится, естественно, и к выделению и разграничению языковых наук — таких, как лексикология и грамматика, фонетика и семасиология, морфология и синтаксис. А для этого необходимо обратиться к самому языку, являющемуся объектом лингвистического изучения, и, прежде всего, к речевой деятельности людей, в которой находит свое действительное и полное существование язык. 1. РЕЧЬ § 2. Среди различных явлений в человеческом обществе мы находим и то особое явление, которое обычно называют речью {франц. langage, англ. speech, нем. Rede). 5 Речь есть закономерное соединение определенного звучания, производимого органами речи (гортань, язык, губы и пр.), с определенным смысловым содержанием (значением). (Ср. §§ 7 и 8.) Таким образом, например, произнесенное кем-либо звучание [стой] в соединении со значением стой представляет собой отдельный отрезок речи, поскольку в данном случае будет иметь место соединение определенного звучания (именно звучания [стой]) с определенным значением {стой, а не беги, не сиди и пр.); и это соединение оказывается закономерным в том смысле, что оно не создано по прихоти данного лица на данный момент. Само же по себе, вне соединения со значением, никакое звучание, даже если оно и имеет характер речевого звучания (как, например, [стой]), не является речью или каким-либо ее отрезком. Речевое звучание, производимое или рассматриваемое отдельно от соответствующего смыслового содержания, представляет собой лишь внешнюю сторону речи, но не речь как таковую. Подобным же образом и значение вне соединения с определенным речевым звучанием представляет собой не речь, а только одну ее сторону — внутреннюю сторону речи. § 3. Отдельный отрезок речи, имеющий в данных условиях определенную целевую направленность как некоторое законченное целое, представляет собой акт речи. Так, приведенное выше 'стой' — 'Стой!', — сказанное кемлибо в данный конкретный момент с определенной целью, есть акт речи. Подобным же актом речи явится и более сложное речевое произведение 'Не стой на ветру!' Но то же самое 'стой', включенное в состав предложения (например, 'Не стой на ветру!'), уже будет представлять собой не целый акт речи, а лишь известную его часть. В составе этого предложения, в сочетании с другими словами, речевой отрезок 'стой' уже не имеет той законченности и целевой определенности, какую мы находим при самостоятельном употреблении единицы 'стой' - 'Стой!' Предложение 'Стой!' вообще не равняется отрезку речи 'стой' в составе предложения 'Не стой на ветру!' Дело в том, что в случае 'Стой!' эта единица оказывается не просто вообще 6 произнесенной, но произнесенной с определенной интонацией, т. е. с определенной скоростью, силой и «мелодией». На письме соответствующая интонация в данном случае очень приблизительно изображается восклицательным знаком. Вместе с тем в предложении 'Стой!' важно и то, что в нем нет других слов, кроме того, которое представлено в нем самой единицей 'стой'. Это отсутствие других слов, с одной стороны, сосредоточивает все внимание на единице 'стой', с другой стороны, оно придает предложению утвердительный смысл: ведь в русском языке (как и во многих других) утверждение выражается не особым словом, а отсутствием отрицания. Таким образом, предложение 'Стой!', сказанное кем-либо в определенных условиях, представляет собой целый акт речи потому, что сочетание единицы 'стой' с определенной интонацией и нарочитая изолированность этой единицы (отсутствие при ней других слов) создают достаточную законченность и достаточно определяют целевую направленность данного отрезка речи. Иначе обстоит дело с единицей 'стой' в составе предложения 'Не стой на ветру!' Здесь определенная интонация предложения (скажем, та же, что в рассмотренном выше акте речи 'Стой!') принадлежит уже не единице 'стой', а всему сочетанию 'Не стой на ветру!', и значение этой интонации (просьбы, требования и т. п.) присоединяется не к единице 'стой', а к сочетанию в целом. Тем самым единица 'стой' сама по себе достаточно не определяется здесь интонацией. Так же, понятно, и соединение ее с другими словами уменьшает ее смысловую самостоятельность: здесь уже, например, речь идет не о стоянии как таковом, а о стоянии на ветру, так что самому стоянию уделяется меньше внимания. Особенно же следует заметить, что наличие отрицания 'не' уничтожает значение утверждения, с которым единица 'стой' выступает при отсутствии отрицания. Тем самым 'стой' в составе предложения 'Не стой на ветру!' оказывается менее определенным, менее законченным явлением речи, чем предложение 'Стой!', почему единица 'стой', взятая в составе этого предложения, и не представляет собой целого акта речи. § 4. Один акт речи может ограничиваться одним предложением, как в приведенных выше примерах, но он может 7 также состоять и из большего или меньшего числа предложений. Так, выступление оратора на определенную тему, представляющее собой некоторое связное целое, или пропетая кем-либо песня является по отношению ко всей не относящейся сюда речи отдельным и единым актом речи. Таким образом, акты речи могут быть и очень сложными, причем в более сложных актах речи могут выделяться более простые. Например, в выступлении оратора могут выделяться частные вопросы в пределах общей темы, а каждый отдельный вопрос может быть изложен в ряде отдельных предложений, каждое из которых будет выступать как особый акт речи. Однако при выделении составных частей из такого акта речи, который является лишь одним предложением, мы обычно уже не получим настолько законченных и ясных по своей целевой направленности отрезков речи, чтобы их можно было признать отдельными актами речи (ср. выше, § 3). Из сказанного следует, что отдельный акт речи обычно представляет собой либо отдельное предложение, либо связанную в некоторое осмысленное целое цепь предложений (ораторское выступление, художественное произведение и т. п.), § 5. Хотя предложение регулярно выступает в виде отдельного акта речи (см. §§3—4), тем не менее следует строго различать предложение как таковое и соответствующий ему акт речи. В самом деле, ведь, например, 'Стой!', сказанное кем-либо в данный момент, и такое же 'Стой!', сказанное другим человеком или тем же самым, но в другой раз, являются различными актами речи, но они представляют собой одно и то же предложение, лишь повторенное дважды (или большее число раз). Равным образом, сколько бы мы ни повторяли лермонтовские стихи «Белеет парус одинокий В тумане моря голубом...», мы будем иметь все время одно и то же произведение; отдельных же актов будет столько, сколько раз эти стихи будут воспроизведены. Отмеченные различия сводятся к различию между некоторым речевым произведением (того или иного объема и характера) и соответствующим актом речи. Суть этого различия состоит в следующем. Любое речевое произведение характеризуется определен- s ным составом и строением. Самые же процессы его произнесения и осознания в тот или другой конкретный отрезок времени, при тех или других условиях, тем или другим лицом и пр. не характеризуют речевое произведение как таковое, почему оно и остается одним и тем же в различных речевых актах (поскольку в его состав и строение не вносятся при его воспроизведении какие-либо изменения). Каждый же акт речи характеризуется не только тем, какое произведение он собой представляет, но и самими данными конкретными процессами произнесения и осознания этого произведения. Всякое речевое произведение, следовательно, действительно существует в том или ином акте или ряде актов речи, но каждый данный акт речи представляет собой, помимо самого соответствующего словесного произведения, также известную совокупность конкретных процессов, вся конкретность которых для данного произведения как такового несущественна. § 6. Человеческая речь в целом является потоком неисчислимых и неограниченно разнообразных актов речи, как следующих друг за другом во времени, так и параллельных, происходящих в одно и то же время (ведь в каждый данный момент говорит множество людей). Этот поток речи все время нарастает, течет дальше, так как постоянно производятся все новые и новые акты речи. Речь данного общества, речь исторически образовавшейся совокупности общающихся между собой людей в целом практически необозрима, и ее общая масса непрерывно растет, поскольку люди продолжают говорить, думать, писать. Поэтому в действительности мы всегда имеем дело лишь с таким материалом исследования, который представляет собой только некоторую более или менее случайно, естественно или искусственно ограниченную часть всей данной речи. Тем не менее, если эта часть достаточно велика и разнообразна по составу, по ней все же можно судить вообще о речи данного общества на протяжении соответствующего времени его исторического развития. Это оказывается возможным потому, что каждый отдельный акт речи имеет в своем составе большее или меньшее число единиц, являющихся лишь воспроизведениями единиц, входящих в 9 состав других актов речи (см. подробнее ниже, § 12). Поэтому, если мы изучаем лишь ljn часть всей массы данной речи, то мы все же можем иметь уверенность в том, что в остальной п — ljn массе речи очень многое будет тем же самым, что нам известно но изученной ljn части. § 7. Речь существует в различных формах. С точки зрения различия во внешней стороне выделяется три формы речи: (а) устная речь, имеющая внешнюю звуковую сторону, (б) письменная речь, имеющая внешнюю графическую сторону, и (в) мысленная речь, которая не имеет реальной внешней стороны; но однако в качестве эквивалента этой стороны выступает соответствующий речевой образ, который может быть слуховым (звуковым), двигательным, зрительным (графическим) и в различной мере комбинированным — в зависимости от обстоятельств. Устная и письменная формы существования речи объединяются как ее объективные формы, а мысленная выделяется как ее субъективная форма. Речь, существующая в объективной форме, является внешней речью, а речь, существующая лишь в субъективной форме, — внутренней речью. § 8. Из трех форм существования речи — устной, письменной и мысленной — первая является основной. Письменная форма возникла исторически на базе устной как средство фиксации произведенного в устной форме и для последующего воспроизведения в устной форме, т. е. для прочтения вслух. Мысленная форма существования речи не является основной уже потому, что в этой форме речь не служит для общения; кроме того, в данной форме вместо реальной внешней стороны речи мы находим лишь соответствующий речевой образ, поскольку мысленная форма, хотя она постоянно и существует параллельно устной (и письменной), все же основывается на другой, на устной (а отчасти и на письменной) форме: ведь речевой образ, представление звучания (а также и написания) какой-либо фразы, например, 'Уже поздно', возникает в результате отражения в сознании реально слышанного звучания (или виденного начертания). § 9. Из сказанного следует также, что устная, письменная и мысленная речь не являются каждая отдельной, особой 10 «речью», но представляют собой в пределах одного общества лишь различные формы, в которых существует одна и та же речь. Это значит, что, например, сказанное , написанное 'Уже поздно' и подуманное уже поздно являются одной и той же фразой, лишь данной в разных формах существования речи, а не тремя разными фразами, представляющими каждая совершенно особую речь. Отсюда, конечно, никак нельзя сделать вывода, что устная, письменная и мысленная речь не могут различаться отчасти и по самому своему составу: известные единицы могут употребляться преимущественно или даже только в какойлибо одной форме речи или, наоборот, не употребляться в одной из ее форм. Таким образом, множество единиц встречается во всех различных формах речи, другие же оказываются известными лишь в отдельных ее формах, но поскольку последние соединены со множеством первых, постольку единство речи в различных ее формах не нарушается. § 10. Являясь важнейшим способом человеческого общения, речь полностью реализуется лишь тогда, когда в ней действительно осуществляется общение между людьми. Нечто сказанное, но не услышанное, не воспринятое другим, еще не является вполне реализованным отрезком речи. Поэтому, например, сказанное вслух наедине, хотя внешне и может совершенно совпадать с тем, что говорится в процессе общения, все же не может рассматриваться как полностью реализованный акт речи. То же самое, естественно, относится и к внутренней, мысленной речи. Что же касается письменной речи, то здесь общение оказывается разорванным тем промежутком времени, который проходит между написанием и прочтением написанного. Можно сказать, что акт речи завершается здесь тогда, когда написанное прочитывается. 2. ЯЗЫК § 11. В различных произведениях речи выделяются одни и те же компоненты и одни и те же закономерности использования этих компонентов в связной речи. Совокупность 11 всех компонентов различных произведений речи и собрание закономерностей или правил использования этих компонентов составляют вместе определенную систему, т. е. совокупность взаимообусловленных и взаимосвязанных единиц и отношений между ними. Эта система единиц и является языком. Язык, таким образом, существует объективно в речи, в ее произведениях, которые и представляют собой непосредственный материал, подлежащий изучению для обнаружения и изучения языка. Если речь есть способ общения, то язык является средством общения. § 12. Различать речь и язык необходимо, так как в самой действительности существует соответствующее глубокое различие, и поэтому без учета этого различия языкознание не может существовать как специальная и подлинная наука, наука о языке как таковом, т. е. как о важнейшем средстве общения людей. Из того, что Ф. де-Соссюр, определяя различие между langue и parole, неправильно выделил и неверно охарактеризовал основные явления «речевой деятельности» (langage) человека, не следует, что не нужно и нельзя различать речь и язык, т. е. известные конкретные произведения, созданные и создаваемые путем применения языка, и язык как таковой. Необходимо оставить в стороне вопрос, представляющий интерес преимущественно с точки зрения истории языкознания, о том, в чем ошибочность де-соссюровского построения langage—langue—parole*, и обратиться непосредственно к действительности. В действительности же мы имеем следующее. Люди говорят, пишут, думают. В их сознании образуются мысли, облекаемые в языковую оболочку. Эти мысли так или иначе определяются конкретными условиями жизненной деятельности данных людей: их положением в определенном обществе, их интересами, их сотрудничеством и столкновением с другими людьми, конкретной ситуацией, в которой они находятся в данный момент, непосредственно стоящими перед ними задачами и т. п. Эти мысли так или иначе вызы* Об этом см. работу автора языка», Изд. МГУ, 1954 г. 12 «Объективность существования ваются известными потребностями и удовлетворяют известные потребности. Они могут быть очень разнообразны, могут быть новы и оригинальны, хотя бы в некоторой степени. Однако при этом наблюдаем, что в языковой оболочке самых разнообразных мыслей встречаются одни и те же единицы: сколько бы ни варьировались мысли, отдельные единицы языковой оболочки оказываются теми же. Изучение все большего материала приводит к тому убеждению, что в конце концов (почти) все, используемое для языкового облачения данных мыслей, оказывается использованным, по частям, в языковой оболочке других мыслей. Иначе говоря, имеется известный ограниченный контингент языковых единиц, которые используются для образования любых, самых различных, порою новых и неожиданных, оригинальных мыслей. § 13. Различение речи как материала и языка как заключенного в ней предмета языкознания крайне существенно для четкого и глубокого понимания корешгого отличия языка от надстроек. В самом деле, ведь язык, хотя он и обслуживает все сферы человеческой деятельности, сам по себе не принадлежит ни к одной из них, безучастен к ним и проявляет безразличие к классам; но речевые произведения, в частности конкретные предложения, уже не являющиеся единицами языка, в которых высказываются определенные и целеустремленные мысли, нередко не являются безразличными к классам: в них очень часто находят свое выражение интересы и взгляды определенных общественных классов, определенная классовая идеология, и многие речевые произведения входят как таковые в ту или иную общественную надстройку. Так, например, те предложения, в которых формулируются правовые положения, входят в общественную надстройку, образуемую правовыми взглядами общества и соответствующими им правовыми учреждениями. Без речевых произведений в виде определенных конкретных предложений и их более или менее сложных соединений никакие взгляды не могли бы быть оформлены и выражены и иметь характер общественных взглядов, и соответствующие учреждения не могли бы функционировать, а, следовательно, и не могли бы вообще существовать. 13 Таким образом, язык неизбежно изучается в речи, на основе исследования известной, — по возможности большой, — совокупности ее произведений, основными среди которых, с точки зрения языковеда, являются предложения. Но вместе с тем язык обязательно должен отделяться, отграничиваться, обособляться от речи и отдельных ее произведений, не отождествляться, не смешиваться с ними: речь, в тех или иных ее произведениях, выступает как сырой материал исследования, язык же — как собственно предмет изучения, извлекаемый из этого материала. § 14. Выше было указано, что всякое речевое произведение содержит в себе единицы языка, выражающие в их данном конкретном совокупном применении более или менее сложную мысль или цепь мыслей (лишь в особых редких случаях только эмоцию), которая как целое не входит в состав языка, но принадлежит к известной сфере человеческой деятельности, обслуживаемой языком. Единицей языка того или другого порядка, типа или характера может быть признана любая единица, выделяемая в речи, при том условии, что, с одной стороны, в ней сохраняются существенные общие признаки языка и вместе с тем, с другой стороны, не появляются какие-либо новые признаки, вносящие новое качество. Чтобы удовлетворять этим требованиям, такая единица должна, во-первых, обладать не только внешней (звуковой) стороной, но и внешне выраженным значением (смысловым или эмоциональным содержанием) и, во-вторых, выступать не как произведение, создаваемое в процессе речи, а как нечто уже существующее и лишь воспроизводимое в речи. При этом необходимо со всей решительностью подчеркнуть, что языковая единица должна обладать сразу обоими признаками, указанными выше. Таким образом, типичными единицами языка будут такие слова, как house дом, red красный, well хорошо, see видеть, where где; также и отдельные морфемы: house-, red-, -ish(в reddish), over- (в oversee), -ing (в seeing, taking, speaking и т. п.). Все эти и им подобные единицы, которые могут быть обнаружены в речи, явно обладают обоими указанными выше признаками: они, во-первых, имеют и звучание ([haus], [red], [wel] и т. п.) и значение (дом, красный, хорошо 14 и т. п.), а, во-вторых, не создаются, а лишь воспроизводятся в речи как готовые единицы. Подробнее о критериях выделения единиц языка см. в «Лексикологии английского языка», §§11-13. Другие вопросы, связанные с разграничением языка и речи, подробно освещаются в работе «Объективность существования языка», изд. МГУ, 1954 г. Глава II ГРАММАТИКА И ЛЕКСИКОЛОГИЯ 1. ЕДИНИЦЫ ЯЗЫКА § 15. Все разнообразные единицы языка делятся на две большие группы: (1) единицы лексические и (2) единицы грамматические. Соотношение между теми и другими является довольно сложным, во всяком случае более сложным, чем это представляется на первый взгляд. Чтобы иметь возможность правильно разобраться в этом соотношении, необходимо, хотя бы и очень приблизительно, перечислить различные единицы языка, входящие в систему языка — независимо от того, являются ли они лексическими или грамматическими единицами, — и лишь затем поставить вопрос о разграничении между областью грамматики и областью лексики (словарного состава) конкретного языка. § 16. В «Лексикологии английского языка» было уделено достаточно внимания таким конкретно-материальным единицам языка, как слова, морфемы и фразеологические единицы (см. §§ 14—18). Далее были выделены также и относительноматериальные единицы — такие, как формулы строения слов (см. § 19). Поэтому останавливаться на этих единицах языка нет никакой надобности. Может быть, здесь следует отметить лишь то, что к относительно-материальным единицам относятся не только формулы строения слов, но также и формулы строения словосочетания (порядок слов и т. п.). § 17. Помимо конкретно-материальных и строевых единиц, в связной речи, в предложениях, выделяется и еще один 16 особый тип языковых единиц, а именно — и н т о н а ц и о н н ы е единицы языка. Под интонацией здесь понимаются как мелодические, так и ритмические и акцентуационные моменты в предложении. По этому поводу нужно заметить, что представление о речи, рассматриваемой с внешней стороны, как о явлении «линейном» (как, например, у Ф. де-Соссюра), нельзя признать совсем точным, так как параллельно с цепью звуков речи тянется интонационная линия речи, выделяемая, конечно, вместе с данным звуковым материалом, но в достаточной мере не зависящая от данных конкретных звуков и вполне выделимая как особая линия. Так, например, такие вопросительные предложения, как Has he come? Он пришел? и Is the book on the table? Книга на столе?, содержат в себе одну и ту же интонационную единицу, независимо от того, что звуковой состав их совершенно различен. Таким образом, следовало бы говорить не просто о «линейности» речи, но, скорее, о ее «двухлинейности». Само собой разумеется, что акцентуация (не только силовая, но и музыкальная) и ритмика слова должны строго отличаться от интонации предложения, которая только и имеется здесь в виду. Акцентуация и ритмика слова как моменты, участвующие в образовании его звуковой оболочки, играют в общем ту же роль или подобную той, какая выполняется отдельными звуками (фонемами). Так, начальное ударение в слове 'мука' внешне отличает его от слова с конечным ударением 'мука' в общем подобно тому, как взрывной звук [к] в нем отличает его внешне от слова 'муха', имеющего на соответствующем месте фрикативный [х]. Подобно тому, как звуки (фонемы) [к] и [х] сами по себе не сопряжены с какими-либо значениями, выделяемыми внутри целых значений слов 'мука' и 'муха', так и начальное и конечное ударения в словах 'мука' и 'мука' не связываются с какими-либо отдельными значениями в составе целых значений этих слов. Из сказанного следует, что явления акцентуации и ритмики слова (вообще говоря) не представляют собой единиц языка, так же как отдельные звуки (фонемы): они являются элементами лишь звуковой оболочки отдельных его единиц. Напротив, интонационные явления предложения выделяются именно как единицы языка, так как в них определенная 17 внешняя сторона (моменты мелодики, акцентуации, ритмики) оказывается связанной с определенным значением таким именно образом, что она может быть выделена в речи как то, в чем обнаруживается данное значение в отличие от других значений, входящих в общее значение всего предложения или иного отрезка связной речи. Так, в предложении русск. 'Он пришел?' входящее в его состав значение вопроса связывается именно с его интонацией. Во избежание недоразумения необходимо заметить, что интонационные единицы языка, будучи в достаточной мере независимыми от конкретного словарного состава предложения и от строения последнего, — настолько, что они могут, вообще говоря, быть выделены как особые единицы языка, — все же нередко оказываются обусловленными в их употреблении наличием или отсутствием в предложении слов определенного разряда и известными формулами строения предложения. Так, например, наличие в предложении специального вопросительного слова может обусловливать иную интонацию, сравнительно с той, какая выражает вопрос при отсутствии такого слова: ср., например, Is he writing? Он пишет? и What is he writing? Что он пишет? Но все эти осложняющие моменты могут быть оставлены здесь без особого рассмотрения. Равным образом, нет надобности особо отмечать то, что в отдельных случаях явления акцентуации слова могут иметь собственное значение и, следовательно, оказываться единицами языка, более или менее подобными морфемам. Известно также, что во многих, но все же совершенно частных случаях отдельные звуки (фонемы) могут представлять собой целые морфемы и в качестве таковых, т. е. уже вместе с выражаемым ими тогда значением, а не как элементы звуковой системы языка, являться единицами языка. Все эти осложняющие обстоятельства и особые частные случаи не меняют существа того, что было в самых общих чертах описано выше. § 18. Как известно, одно и то же слово может встречаться в речи в различных формах. Любая форма какого-либо слова выступает в речи в качестве представителя этого слова, и, выделяя в речи употребленную в ней форму какого-нибудь слова (например, форму 'карандашом' в предложении 'Это нарисовано каран18 дашом'), нередко эту форму называют словом. Так, можно сказать, что в приведенном примере имеются три слова: 'это', 'нарисовано' и 'карандашом'. Такое словоупотребление оправдывается тем, что эти конкретные единицы действительно представляют собой отдельные, различные слова и противопоставляются друг другу прежде и определеннее всего именно как слова. Но можно сказать также, что в приведенном примере мы имеем слова 'это', 'нарисовать' и 'карандаш': формы 'нарисовать' и 'карандаш' будут представителями соответственно тех же слов, которые в данном конкретном предложении представлены формами 'нарисовано' и 'карандашом'. Каждая форма слова, будучи его представителем, действительно является этим словом, но поскольку она не единственный его представитель, постольку слово оказывается не полностью представленным ею и его следует строго отличать от каждой отдельной его формы. Но отличая слово как систему различных его форм от формы слова как определенной его «разновидности», необходимо также отличать и эту последнюю, т. е. известную форму конкретного слова, от таких единиц, как «форма дательного падежа единственного числа» или «форма второго лица множественного числа настоящего времени», или вообще «форма дательного падежа» или вообще «форма второго лица» и т. п. безотносительно к конкретности слова, выступающего в данной форме. В отличие от таких единиц различные формы конкретных слов могут быть названы словоформами, так как, будучи теми или другими формами, они вместе с тем представляют собой и определенные слова. Словоформа, т. е. известная (грамматическая) форма конкретного слова, представляет собой как бы скрещение или произведение самого данного конкретного слова и известной формы как таковой. Иначе говоря, в отдельной словоформе выделяется и то, что выступает как тождественное во всех словоформах, образующих систему данного слова, и то, что выступает как тождественное в данной словоформе и в известных других словоформах, принадлежащих к системам других слов. Или еще иначе: отдельная словоформа является, с одной стороны, представителем данного конкретного слова, с другой стороны, — представителем определенной формы 19 как таковой (определенного надежа и числа, определенного лица, числа, времени, наклонения и т. п.). В общем положение дела может быть изображено так: § 19. Слово есть система определенных словоформ, но вместе с тем оно не только такая система, но и нечто одно и то же во всех словоформах, принадлежащих его системе. Именно поэтому каждая отдельная словоформа и может выступать как представитель соответствующего слова в целом. Представляется целесообразным, оставив за термином «слово» более общее значение, обозначать слово как одно и то же в разных словоформах термином лексема. Форма как таковая противостоит именно лексеме, тогда как слову как системе словоформ противостоит то, что может быть названо формальным рядом, который также является системой словоформ, но объединенных не по признаку тождества лексемы, а по признаку тождества формы. В словоформе обе системы перекрещиваются: ФОРМАЛЬНЫЙ РЯД 20 кусту СЛОВО стол стола холсту столу двору столом дому заводу... § 20. Совершенно очевидно, что словоформы являются конкретно-материальными единицами, хотя в их состав, конечно, входят и строевые единицы. Но при этом нельзя не заметить, что, по-видимому, далеко не всякая вообще возможная словоформа является реальной единицей языка в том смысле, что она существует как готовая и лишь воспроизводимая единица. Акад. Л. В. Щерба говорит: «... поскольку мы знаем из опыта, что говорящий совершенно не различает форм слов и сочетаний слов, никогда не слышанных им и употребляемых им впервые, от форм слов и сочетаний слов, им много раз употреблявшихся, постольку мы имеем полное право сказать, что вообще все формы слов и все сочетания слов нормально создаются нами в процессе речи...»*. Вряд ли можно согласиться с Л. В. Щербой, что все формы слова могут быть признаны создаваемыми в процессе речи: многие из них несомненно являются не создаваемыми, а воспроизводимыми, о чем свидетельствует наличие особых, нетиповых, иррегулярных соотношений между отдельными словоформами (русск, иду — шел, англ. child — children, франц. notre — nos и пр.). Но в том, что очень большое число словоформ образуется в процессе речи, нельзя сомневаться.Многие же словоформы, постулируемые как единицы в системе форм того или иного слова, возможно, вообще никогда в действительности, в практике общения не образовывались (вряд ли, например, образуется такая словоформа, как 'акклиматизируй'). Таким образом, очень многие словоформы следует признать лишь потенциальными единицами языка (по поводу потенциальных единиц см. «Лексикологию английского языка», §§ 16—18). § 21. Не только многие словоформы являются лишь потенциальными единицами, но и многие слова как системы словоформ не представляют собой вполне реальных единиц языка в указанном выше смысле (см. § 14). Трудно предположить, например, чтобы кто-нибудь знал слово 'акклиматизировать' как систему словоформ: 'акклиматизирую', 'акклиматизируешь', 'акклиматизирует', 'акклиматизируем', 'акклиматизируют','акклиматизируй','акклиматизиру йте' ит. д. * О трояком аспекте языковых явлений. «Известия АН СССР. Отд. общественных наук». 1931, стр. 114. 21 Но для знания слова нет необходимости знать, т. с. воспринять и усвоить, в отдельности все словоформы, которыми оно может быть представлено. И для существования слова не является необходимым, чтобы все такие словоформы действительно были применены в речи. Для существования слова как вполне реальной единицы языка необходимо и достаточно, чтобы оно было представлено в речи некоторыми словоформами (в известных случаях хотя бы одной), соединяющимися с определенной парадигмой. Соединение отдельных словоформ, представляющих собой одно и то же слово, или даже одной словоформы с определенной парадигмой и есть то, чем является слово как лексема. Так, например, лексема 'стол' может быть представлена как: стол...Пп, или: столу...Пп, или: столов...Пп и т. п. Здесь П обозначает определенную (n-ную) парадигму, такую, какую мы находим в словоформах 'стол', 'двор', 'двора', 'столу', 'кусту', 'кустом', '(на) дворе', 'кресты', 'столов', 'кустам', 'холстами', '(на) кустах' и пр., если отвлечься от того, чем эти словоформы различаются или, наоборот, совпадают как слова. Отточием же обозначено самое соединение между данной словоформой и парадигмой; им же символизируется то, что с данной парадигмой может соединяться не только приведенная словоформа. Одна и та же парадигма как известная система формообразования может выявляться в различном языковом материале. Вместе с тем, и словоформы, представляющие собой одно и то же слово, могут быть не одни и те же в различном языковом материале, причем данное слово может быть вообще не представлено в наличном языковом материале во всех возможных его словоформах, образующих систему его форм. Тем не менее, это слово может быть узнано и усвоено на основе определенного сравнительно ограниченного языкового материала совершенно так же, как и на основе другого, отличного от него и тоже относительно ограниченного языкового материала, поскольку и в том и в другом материале встречаются словоформы, принадлежащие этому слову и соединяющиеся с одной и той же парадигмой: слово при этих условиях может быть выявлено как вполне определенная лексема — одна и та же в различном языковом материале. 22 Так, например, лексема 'стол' практически вполне достаточно и одинаково выявляется как в таком языковом материале, в котором содержатся словоформы 'стол', 'стола', 'столы' и 'столов', так и в таком, где имеются словоформы 'столу', 'столы' и 'столов', поскольку оба ряда словоформ в достаточной мере определяют парадигму, входящую в состав этой лексемы. Следует обратить внимание на то, что старинная практика приводить слово в отдельных формах, характеризующих его парадигму, например: лат. equus — equi, terra — terrae, laudo — laudavi — laudatum — laudare; нем. Tag — Tages — Tage, sprechen — sprichst — sprach — gesprochen и т. п., хотя и упрощенно, но по существу верно отражает реальное положение дела. Известно, что в определенных случаях для знания парадигмы слова необходимо непосредственное знание большинства или даже всех представляющих его словоформ (например, в случае таких местоимений, как 'я', 'ты' и пр.). В таких случаях слово несомненно выступает как более или менее полная и вполне реальная система словоформ, которые явно именно воспроизводятся, а не образуются в процессе речи. В таких случаях знание парадигмы слова почти или даже полностью совпадает с фактическим знанием системы его словоформ, и различие между словом как лексемой и словом как системой словоформ более или менее стирается. Эти особые случаи, однако, не уничтожают того положения, что для большинства слов, по-видимому, их практически реальным аспектом является лексема, поскольку определить, все ли возможные словоформы, — а если не все, то какие именно, — были восприняты говорящим на данном языке прежде, чем он сам применил в своей речи ту или иную словоформу, оказывается практически невозможным; а главное, это и не имеет никакого значения. Так, можно быть уверенным и можно даже доказать на материале, что слово 'стол' неоднократно встречалось в речи во всех словоформах, представляющих его как систему; и я полагаю, например, что мне приходилось неоднократно слышать и читать все эти словоформы. Но если бы даже я никогда не встречал этого слова в форме, например, дательного падежа множественного числа, это ровно ничего не изменило бы в моем знании этого слова: я так же, с той же уверенностью мог бы сказать 23 в случае надобности: 'Они подошли к столам'. Отдельные словоформы (хотя и не все) «нормально создаются нами в процессе речи» (Л. В. Щерба), и во многих случаях тот факт, что мы их слышали (или читали) раньше, не меняет дела. И не случайно, что отдельные словоформы большей частью понимаются как образуемые путем изменения слова в речи. Итак, несомненно реальной во всех своих частях и притом конкретно-материальной (при возможности определенных изменений) единицей языка слово является в аспекте лексемы. Парадигма же представляет собой в известном смысле составную часть лексемы, причем обычно такую составную ее часть, которая встречается и в составе большего или меньшего ряда других лексем. § 22- Типичная парадигма представляет собой определенную систему форм. Неизменяемые слова, такие как 'очень', 'гораздо', 'вдруг', имеют своеобразную парадигму, система форм которой сводится к одной; а такие, как 'депо', 'такси', 'какаду', — также особую парадигму, но иного рода, своеобразие которой состоит в том, что все составляющие ее формы омонимичны (все имеют «нулевую» звуковую оболочку). Определенное значение имеют не только отдельные формы, составляющие парадигму, но и вся парадигма как целое. Это особенно ясно видно на таких примерах, как слова 'супруг' и 'супруга'. Различие в значении между словами, находящимися в таком отношении друг к другу, выражается именно различием их парадигм. Таким образом, определенная парадигма представляет собой известную единицу языка: она имеет определенную внешнюю сторону и определенное значение, и она, конечно, не образуется в речи, а воспроизводится в той или иной ее части (т. е. в каждом отдельном случае в виде той или иной отдельной формы, входящей в ее состав и вместе с тем в состав какой-нибудь конкретной словоформы). Одной из характерных черт парадигмы является то, что она представляет собой единицу-систему (в частном случае — систему, состоящую лишь из одного члена). Именно парадигма слова и придает ему характер системы. Каждый отдельный член парадигмы есть известная (грамматическая) форма. В составе определенной парадигмы, например такой, 24 как у слов стол , двор , куст , крест, холст, и каждая отдельная форма является вполне определенной: так, форма родительного падежа (единственного числа) в этой парадигме оканчивается именно на ударное -а ('стола' и т. п.), а не на что-нибудь иное. § 23. Однако определенная отдельная форма далеко не всегда может быть безоговорочно названа конкретно-материальной единицей: внешнюю сторону формы может составлять не только тот или иной конкретный звук или звуковой комплекс, но и известная относительная особенность в звуковой оболочке соответствующей словоформы. Так, например, внешней стороной формы родительного падежа единственного числа в упомянутой выше парадигме является не только конечное -а под ударением, но и связанное с безударностью отличие корневого гласного этой формы от корневого гласного в форме именительного падежа единственного числа (ср. 'стола' — 'стол', 'креста' — 'крест' и пр.). В случаях же, когда все внешнее различие между формами сводится к различию между звуками в основе слова, форма оказывается уже не имеющей собственного конкретно-материального отличия от определенной другой формы и поэтому может быть названа лишь относительно-материальной единицей. Примером такого типа форм может служить каждая из форм, представленных словоформами tooth зуб и teeth зубы в английском языке: -ее- в последней из них, а на том же основании и -оо- в первой, не может быть выделено как особая морфема; как -ее- [i:], так и -оо- [и:] принадлежат звуковой оболочке корневой морфемы tooth-/teeth-, формам же принадлежат, так сказать, лишь самые отличия [и:] от [i:] и [i:] от [и:]. (Подробнее см. в «Лексикологии английского языка», §§23—25.) § 24. Поскольку определенные отдельные формы могут быть в разной степени конкретно-материальными единицами — вплоть до отсутствия у них конкретно-материального характера, — постольку и целые парадигмы могут очень значительно различаться друг от друга в этом отношении. Здесь нет ни возможности ни необходимости рассматривать все разнообразные случаи. Важно только обратить внимание на то, что отдельные формы и целые парадигмы могут, так 25 сказать, быть в разной степени «вросшими» в самую основу слова. Тем не менее отдельные формы и целые парадигмы так или иначе выделяются как входящие в его состав единицы; не нужно только понимать эту выделимость как лишь механическую отделимость (см. «Лексикологию английского языка», §§ 23-25). § 25. Но если в слове выделяется парадигма как особая единица в его составе, то выделяется, — также как особая единица, входящая в состав слова, — и то, что в нем имеется помимо парадигмы, а именно — сама основа слова. Основа слова может представлять собой единицу-систему, систему определенных вариантов основы или ее разновидностей и даже разнокорневых образований. Возьмем для примера такой сложный случай, как слово 'я', в котором мы встречаемся не только с различными формами одной и той же морфемы, но и с использованием совершенно разных корневых морфем — с супплетивностью. Основа этого слова представляет собой сложную систему вариантов и разнокорневых образований, которая может быть изображена примерно так: я-, -мен'-/-мн'-/-мн- (ср. 'я', 'меня', 'мне', 'мной')- Любая из единиц этой системы выражает совершенно одно и то же определенное словарное значение — «автор данной речи». Таким образом, в словарном плане все они полные синонимы друг друга. Но звуковые различия между ними все же являются значащими: они участвуют в выражении значений отдельных форм. Однако никакой звуковой элемент ни в одной из этих единиц не может быть выделен как звуковая оболочка особой морфемы, принадлежащей именно форме, выражающей именно ее значение и отдельной от корневой морфемы, выражающей словарное значение, общее всем данным единицам. Таким образом, вся конкретная звуковая материя этих единиц принадлежит основе слова, а отдельным формам и вместе с тем всей парадигме принадлежит лишь относительный момент — сами различия между отдельными единицами и распределение их по отдельным словоформам. § 26. Поскольку выделяется основа слова как особая единица в его составе, постольку лексема может быть представлена и определена не только как соединение отдельных сло26 воформ с известной парадигмой, но и как соединение основы слова с данной парадигмой. Выше (см. § 21) уже было мимоходом замечено, что для определенности парадигмы, входящей в состав данного слова, а тем самым и для определенности всего слова-лексемы могут быть необходимы известные ряды словоформ, представляющих слово. Теперь следует прибавить, что в таких рядах словоформ обязательно должна быть представлена вся система основы, все варианты основы и разнокорневые ее образования, если таковые имеются. Далее, необходимо обратить внимание на то, что определение лексемы как соединения основы слова с известной парадигмой ни в коем случае не устраняет ранее данного определения, так как в действительности сама связь между основой и известной парадигмой обеспечивается именно через определенные словоформы, и последние не должны забываться как реальные величины. § 27. Различные по своей внешней стороне формы могут быть одинаковы по значению; например, в таких случаях, как русск, 'столов' и 'этажей', 'идет', и 'бежит', англ. oxen быки и boys мальчики, constructed сооруженный и taken взятый. В ту или другую формулу строения словосочетания или предложения может входить любая из синонимических форм независимо от ее внешних особенностей. Так, в формулу строения, представленную словосочетанием (предложением) 'нет столов', к качестве второго ее члена могут выступать и словоформы 'ножей', 'карандашей', 'стульев', 'сапог' и пр., поскольку в них заключены формы, синонимические с той, которая имеется в словоформе 'столов'. Таким образом, с точки зрения строения словосочетаний и предложений синонимические формы представляют собой нечто одно и то же, по отношению к чему они являются как бы лишь разновидностями или супплетивными средствами выражения. Такое «одно и то же» обычно также называют (грамматической) формой, например формой родительного падежа множественного числа, как и каждый отдельный член синонимического ряда форм, отличающийся по своей внешней стороне от других членов этого ряда. Между тем, конечно, необходимо различать и то и другое. Каждый особый по своей внешней стороне член сино27 нимического ряда форм не только представляет собой данную форму вообще, но и характеризует определенный тип слов, почему он и может быть назван типоформой, в отличие от соответствующей формы вообще, представленной всем синонимическим рядом форм различных типов слов, т. е. всем рядом типоформ, совпадающих по значению. Таким образом, форма, выделяемая в разных словоформах как одно и то же не только по значению, но и по своей материальной оболочке, как, например, в словоформах 'столов', 'кустов', 'крестов' и пр., определяется конкретнее и точнее как типоформа. Словоформы 'столов' и 'этажей' представляют собой разные типоформы, но одну и ту же форму как таковую — форму родительного падежа множественного числа. Скрещение конкретного слова с определенной формой как таковой есть определенная словоформа, а скрещение определенного типа слов с той же формой приводит к выделению типоформы. Парадигма же может быть теперь определена более точно как система типоформ. Так, слова 'стол' и 'куст' имеют одну и ту же парадигму, а 'стол' и 'этаж' — разные парадигмы (поскольку имеются в виду как формы единственного, так и формы множественного числа). § 28. Система (грамматических) форм как таковых в отвлечении от различий между отдельными типами представляет собой ту или иную парадигматическую схему, которая может быть представлена большим или меньшим числом различных парадигм, каждая из которых в свою очередь охватывает большее или меньшее число конкретных слов. Так, слова 'стол' и 'этаж', различаясь своими парадигмами, объединяются общей парадигматической схемой: в их парадигмах, различающихся по родительному падежу множественного числа, представлена одна и та же система падежно-числовых форм как таковых. Точно таким же образом одну и ту же парадигматическую схему будут представлять и английские child ребенок и boy мальчик, хотя они будут различаться в двух падежно-числовых формах из четырех (children—boys, children's—boys'). § 29. Значения тех или других форм могут представлять собой известные комплексы элементарных значений, т. е. таких значений, которые далее уже не разложимы на отдельные 28 друг от друга и одновременно осознаваемые значения. Так, например, значение грамматической формы, представленной словоформой 'столов', является комплексным значением, в котором выделяются элементарные значения родительного падежа и множественного числа. Такие элементарные значения оказываются соотносительными с другими элементарными значениями того же порядка и мыслятся как видовые значения по отношению к более общим, родовым значениям. Так, значение родительного падежа соотносительно со значением всех других падежей мыслится как видовое по отношению к значению падежа вообще. Это общее, родовое значение выражается в целом как таковое в систематическом противопоставлении различных рядов форм, содержащих соответствующие видовые значения, по линии именно этих значений. Так, значение падежа как такового выражается в противопоставлении форм, имеющих значение отдельных падежей, именно как форм разных падежей, т. е., иначе говоря, значение падежа выражается в изменении слова по падежам. Поэтому в языке никогда не может быть, например, только одного падежа: если нет разных падежей (хотя бы только двух), то нет и противопоставления разных форм, выражающего значение падежа, и нет падежа вообще. Та или иная единица, имеющая только в высшей степени общее значение, представленное отдельными, объединяемыми и обобщаемыми в нем (т. е. относительно более частными) видовыми значениями, и выражающая это свое общее значение в систематическом противопоставлении различных форм, и может быть с наибольшим основанием определена как формальная категория языка. Таким образом, например, к числу формальных категорий языка относятся такие единицы, как падеж, число, лицо, наклонение, время в русском, английском, латинском, греческом, немецком и ряде других языков. Далее, из сказанного можно видеть, что под (формальной) категорией здесь понимается именно некоторая единица языка, а не только известное значение (как она определяется в «Лингвистическом словаре» проф. Л. И. Жиркова, изд. 2-ое, 1946; по существу то же самое и у акад. А. А. Шахматова, «Синтаксис русского языка», стр. 120). И, вместе с тем, эта единица понимается не просто как определенный ряд форм (ср. у А. М. Пешковского, «Русский синтаксис в научном осве29 щении», 1934, стр. 26), но как нечто общее, выделяемое в известных рядах форм и на основе своего значения и на основе того, что это значение выражается в этих рядах равным образом путем систематического противопоставления различных форм, даже и в том случае, когда данные ряды и не совсем одинаковы по составляющим их формам. Так, например, категория падежа выявляется и в формах различных падежей единственного числа и в формах различных падежей множественного числа, хотя эти формы и неодинаковы. § 30. Наконец, думается, что следует избегать применения термина «категория» к таким единицам, как именительный падеж, родительный падеж и т. д., множественное число, первое лицо, второе лицо и т. д., так как при таком употреблении этого термина он утрачивает свой специальный характер, свое специфическое, точное значение. К сожалению, такое употребление этого термина очень распространено. Те формы, в противопоставлении которых выявляется данная (формальная) категория, являются разными формами этой категории. Напротив, те формы, которые вообще относятся к данной категории, но не противопоставляются в ней, так как содержат одно и то же элементарное значение, являющееся видовым по отношению к общему значению этой категории, представляют собой нечто единое с точки зрения этой категории, одну форму этой категории, или одну категориальную форму. Например, форма родительного падежа единственного числа и форма родительного падежа множественного числа, будучи разными формами с точки зрения парадигматической схемы, являются разными именно по линии категории числа, но по линии категории падежа они представляют собой одно и то же, одну категориальную форму — форму родительного падежа вообще, или просто родительный падеж. То же относится и к таким явлениям, как 1-ое лицо, настоящее время, изъявительное наклонение, страдательный залог и т. п.: все они представляют собой отдельные категориальные формы, принадлежащие той или другой формальной категории. § 31. В формулы словосочетаний и предложений входят в качестве отдельных их частей, или членов, во всяком случае как правило, не определенные типоформы, а более обоб30 щенные единицы, в частности — формы как таковые, в том смысле, как они были определены в отличие от типоформ. К этому следует добавить, что в более общие формулы такие формы входят большей частью уже соответственно тому, какие категориальные формы они собой представляют, так что в качестве членов более общих формул выступают уже категориальные формы. Так, при дальнейшем обобщении той формулы строения, которая представлена словосочетанием (предложением) 'нет столов', ее вторым членом окажется уже не форма родительного падежа множественного числа, а категориальная форма — родительного падежа. Таким образом, именно категориальные формы во многих случаях являются как бы связующим звеном между конкретной словоформой и той или другой формулой словосочетания или предложения: в конкретной словоформе выявляется определенная типоформа, в этой последней — известная форма как таковая, а эта форма представляет собой как бы скрещение различных категориальных форм, та или другая из которых и выступает как некоторый член данной формулы словосочетания или предложения. § 32. Отдельная типоформа обычно представляет собой в основном конкретно-материальную единицу в том смысле, что ее внешняя сторона содержит в себе определенный звуковой комплекс или хотя бы один определенный звук-фонему (или «нуль» как характерный отличительный признак). Так, типоформа, которую мы находим в английских словоформах speaking говорящий, writing пишущий и пр., имеет в своей материальной оболочке звукосочетание, изображаемое на письме через -ing, и она может быть изображена в виде, например, В +ing, где В —глагольная основа, от конкретности которой, конечно, происходит отвлечение, поскольку выделяется именно типоформа. Но, как уже было отмечено, конкретно-материальный элемент в типоформе может быть осложнен и некоторым относительным моментом, а в отдельных случаях вся внешняя сторона типоформы может иметь лишь относительно-материальный характер (ср. сказанное о словоформе teeth, которая представляет собой в точности ту же типоформу, что и geese; см. § 23). 31 § 33. Формы как таковые представляют собой в общем конкретно-материальные единицы языка в той же мере, что и типоформы, с той лишь разницей, что их материальная оболочка может выступать в виде большего или меньшего ряда различных звуковых комплексов и отдельных звуков (фонем) (в частности в этот ряд может входить и «нуль»). Так, например, такой ряд, какой орфографически изображается в виде '-OB', '-ев', '-ей', «нуль», представляет собой вполне конкретно-материальную величину в качестве элемента внешней стороны формы родительного падежа множественного числа существительных в русском языке ('столов', 'заводов', 'краев', 'братьев', 'коней', 'мышей', 'оленей', 'сапог', 'одежд', 'окон', 'стай', 'станций' и пр.). § 34. Напротив, категориальные формы по их звуковой оболочке при флективном строении должны быть признаны лишь относительно-материальными единицами, так как никакие конкретные звуки (фонемы) в таких словоформах, как 'столов', 'стола', 'этажей' и пр., не могут быть выделены в качестве принадлежащих именно данной категориальной форме, например, родительному падежу как таковому, в отвлечении от числа, единственного или множественного: значение категориальной формы родительного падежа отделяется от значения единственного или множественного числа на основе лишь противопоставления материально различных форм, а не выделения какого-либо звукового отрезка в качестве конкретного выразителя этого значения. Но при агглютинативно